Неточные совпадения
Как ни
просила вотчина,
От должности уволился,
В аренду снял ту мельницу
И стал он пуще прежнего
Всему
народу люб:
Брал за помол по совести.
Например, дворянин повинуется благородно и вскользь предъявляет резоны; купец повинуется с готовностью и
просит принять хлеб-соль; наконец, подлый
народ повинуется просто и, чувствуя себя виноватым, раскаивается и
просит прощения.
— Помилуйте, да эти черкесы — известный воровской
народ: что плохо лежит, не могут не стянуть; другое и не нужно, а все украдет… уж в этом
прошу их извинить! Да притом она ему давно-таки нравилась.
—
Прошу пана оказать услугу! — произнес жид, — вот князь приехал из чужого края, хочет посмотреть на козаков. Он еще сроду не видел, что это за
народ козаки.
Я
просила ее, как порядочную, пригласить
народ получше и именно знакомых покойного, а смотрите, кого она привела: шуты какие-то! чумички!
Упрямец! ускакал!
Нет ну́жды, я тебя нечаянно сыскал,
И просим-ка со мной, сейчас, без отговорок:
У князь-Григория теперь
народу тьма,
Увидишь человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
— Толстой-то, а? В мое время… в годы юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда учились думать о
народе, а не о себе. Он — о себе начал. С него и пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение от целого… Ну — до свидания… Ухо чего-то болит…
Прошу…
— В кусочки, да! Хлебушка у них — ни поесть, ни посеять. А в магазее хлеб есть, лежит.
Просили они на посев — не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и день будний, не соберешь весь-то
народ, а сегодня — воскресенье.
«
Прошу покорнейше! — трусливо подумал Обломов. — В самом деле, эти грамотеи — всё такой безнравственный
народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи… Нет, рано школы заводить!..»
— Их держат в потемках, умы питают мертвечиной и вдобавок порют нещадно; вот кто позадорнее из них, да еще из кадет — этих вовсе не питают, а только порют — и падки на новое, рвутся из всех сил — из потемок к свету…
Народ молодой, здоровый, свежий,
просит воздуха и пищи, а нам таких и надо…
— Но теперь довольно, — обратился он к матушке, которая так вся и сияла (когда он обратился ко мне, она вся вздрогнула), — по крайней мере хоть первое время чтоб я не видал рукоделий, для меня
прошу. Ты, Аркадий, как юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг мой, что наиболее любящих праздность — это из трудящегося вечно
народа!
Нас
попросили отдохнуть и выпить чашку чаю в ожидании, пока будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых людей: здесь едят. Японский обед! С какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то есть чужих
народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
Мы часто повадились ездить в Нагасаки, почти через день. Чиновники приезжали за нами всякий раз, хотя мы
просили не делать этого, благо узнали дорогу. Но им все еще хочется показывать
народу, что иностранцы не иначе как под их прикрытием могут выходить на берег.
На одном берегу собралось множество
народа; некоторые
просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного мужчину, положили его на землю и начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора ехать в Едо. По некоторым вопросам они
просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался государь, что новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах
народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они, собрать на совет всех своих удельных князей, а их шестьдесят человек.
— Видеться можно, — сказал он, — только, пожалуйста, насчет денег, как я
просил вас… А что насчет перевода ее в больницу, как писал его превосходительство, так это можно, и врач согласен. Только она сама не хочет, говорит: «очень мне нужно за паршивцами горшки выносить…» Ведь это, князь, такой
народ, — прибавил он.
Вечером удэгейцы камланили [То есть шаманили.]. Они
просили духов дать нам хорошую дорогу и счастливую охоту в пути. В фанзу набралось много
народу. Китайцы опять принесли ханшин и сласти. Вино подействовало на удэгейцев возбуждающим образом. Всю ночь они плясали около огней и под звуки бубнов пели песни.
— Милости
просим. Да покойно ли тебе будет в сарае? Я прикажу бабам постлать тебе простыню и положить подушку. Эй, бабы! — вскричал он, поднимаясь с места, — сюда, бабы!.. А ты, Федя, поди с ними. Бабы ведь
народ глупый.
На колеснице с ним едет, показывая его
народу,
прося народ принять его, говоря
народу, что она покровительствует ему, женщина чудной красоты даже среди этих красавиц, — и преклоняясь перед ее красотою,
народ отдает власть над собою Пизистрату, ее любимцу.
Ну, чем же я, Бакула, не боярин!
Вались,
народ, на мой широкий двор,
На трех столбах да на семи подпорках!
Пожалуйте, князья, бояре,
просим.
Несите мне подарки дорогие
И кланяйтесь, а я ломаться буду.
Казалось,
народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос священника скорбью звучал,
Прося об изгнанниках бога…
Убогий, в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой душе необидно…
Ведь я
народ обманывал:
просил милостыню, а сам пропивал.
Но подобно тому французу-семинаристу, о котором только что напечатан был анекдот и который нарочно допустил посвятить себя в сан священника, нарочно сам
просил этого посвящения, исполнил все обряды, все поклонения, лобызания, клятвы и пр., чтобы на другой же день публично объявить письмом своему епископу, что он, не веруя в бога, считает бесчестным обманывать
народ и кормиться от него даром, а потому слагает с себя вчерашний сан, а письмо свое печатает в либеральных газетах, — подобно этому атеисту, сфальшивил будто бы в своем роде и князь.
— Милости
просим, — приглашал Тарас. — Здесь нам много способнее будет разговоры-то разговаривать, а в кабаке еще, того гляди, подслушают да вызнают… Тоже
народ ноне пошел, шильники. Эй, Окся, айда к Ермошке. Оборудуй четверть водки… Да у меня смотри: одна нога здесь, а другая там. Господа, вы на нее не смотрите: дура набитая. При ней все можно говорить, потому, как стена, ничего не поймет.
При прощании
просили было Петина и Замина представить еще что-нибудь; но последний решительно отказался. Поглощенный своею любовью к
народу, Замин последнее время заметно начал солидничать. Петин тоже было отговаривался, что уже — некогда, и что он все перезабыл; однако в передней не утерпел и вдруг схватился и повис на платяной вешалке.
Найдет тут
народу в деревню видимо-невидимо, и всякий вина
просит.
— Два месяца и одиннадцать дней. Видел там хохла — он кланяется вам, и Павла, который — тоже кланяется,
просит вас не беспокоиться и сказать вам, что на пути его местом отдыха человеку всегда служит тюрьма — так уж установлено заботливым начальством нашим. Затем, мамаша, я приступлю к делу. Вы знаете, сколько
народу схватили здесь вчера?
Мисаил был рад себя заявить. Но, как человек небогатый,
попросил денег на расходы поездки и, опасаясь противодействия грубого
народа,
попросил еще распоряжения губернатора о том, чтобы местная полиция в случае надобности оказывала ему содействие.
— Господи! жили-жили, радели-радели, и ну-тка, ступай теперь вон, говорят! да вы, отцы, жирны, что ли, уж больно стали, что там обесились! Теперича хоть и я: стара-стара, а все же утроба, чай, есть
просит! я ведь, почтенный, уж не молоденькая постничать-то! А то, поди-тка, Андрюшке свое место уступи! ведь известно, не станет он задаром буркулами-то вертеть, почнет тоже к себе
народ залучать, так мы-то при чем будем?
— Подь, чего стыдиться-то! подь, касатка, — барин доброй! Мы здесь, ваше благородие, в дикости живем, окроме приказных да пьяного
народу, никого не видим… Было и наше времечко! тоже с людьми важивались;
народ всё чистый, капитальный езживал… ну и мы, глядя на них, обхождения перенимали…
Попроси, умница, его благородие чайком.
— Отчего же, — отвечает, — азиаты
народ рассудительный и степенный: они рассудят, что зачем напрасно имение терять, и хану Джангару дадут, сколько он
просит, а кому коня взять, с общего согласия наперепор пустят.
Тревожно провели нищие эту ночь в ожидании подаяния, в ожидании горсти серебра на каждого. Еще затемно толпы их хлынули на Рождественский бульвар, но решетчатые железные ворота были заперты. Стучались,
просили, дрожали на морозе, стоя полубосыми ногами на льду тротуара и на снегу мостовой. А
народ с каждой минутой прибывал.
На эшафоте нюнит —
просит у
народа прощения.
14-го ноября. Рассказывают, чти один помещик ездил к губернатору жаловаться на неисполнение крестьянами обязательств; губернатор, остановив поток его жалоб, сказал: „
Прошу вас, говоря о
народе, помнить, что я демократ“.
— Ты мне, брат, расскажи про
народ, сделай милость! —
попросил старик как будто серьёзно, а Шакир весело засмеялся, да и Кожемякину смешно стало.
Я вам признаюсь, ведь все ваше поведение для меня было всегда очень подозрительно; я и сам думал, что вы за господин такой, что ко всем ездите и всех
просите: «посоветуйте мне, бога ради», да все твердите: «
народ, села, села,
народ»…
Xлынов. Господа, пожалуйте ко мне откушать, на дачу, покорнейше я вас
прошу, щи да кашу кушать! А может, поищем, и стерлядей найдем, — я слышал, что они в садках сидеть соскучились; давно в уху просятся. Винца тоже отыщем, кажется, у меня завалялась бутылочка где-то; а не поленятся лакеи, так и в подвал сходят, дюжину-другую шампанского приволокут. Так как вы наше начальство, будем здоровье ваше пить, с пушечной пальбой, и
народ поставим в саду ура кричать. Милости
просим, господа!
— Тут, сударь, такое право: ходит ко мне
народ,
просит помощи, а я не отказываю и чем умею, тем помогаю. Вот и все мое право. По моему разуму, на всяком человеке лежит такое право помогать другим, чем может и чем умеет.
В верхней Гостомле, куда была выдана замуж Настя, поставили на выгоне сельскую расправу. Был на трех заседаниях в расправе. На одном из этих заседаний молоденькую бабочку секли за непочтение к мужу и за прочие грешки. Бабочка
просила, чтоб ее мужиками не секли: «Стыдно, — говорит, — мне перед мужиками; велите бабам меня наказать». Старшина, и добросовестные, и
народ присутствовавший долго над этим смеялись. «Иди-ка, иди. Засыпьте ей два десятка, да ловких!» — заказывал старшина ребятам.
Все волнение было прекращено тем, что удалены от должностей виновные в притеснениях
народа и что царь явился сам к
народу на площадь и
просил его забыть проступки Морозова, в уважение тех услуг, какие оказал он государю.
— Постой, — сказал он, ткнув палкой в песок, около ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна команда. Без команды
народ жить не может. Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не
просила барыша». Или: «И святой барыша ради молится». «Машина — вещь мёртвая, а и она смазки
просит».
— Мадам Иванова, вы же смотрите за собачкой. Может, я и не вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная… И еще
попрошу вас, мадам Иванова. У меня за хозяином остались деньги, так вы получите и отправьте… Я вам напишу адреса. В Гомеле у меня есть двоюродный брат, у него семья, и еще в Жмеринке живет вдова племянника. Я им каждый месяц… Что же, мы, евреи, такой
народ… мы любим родственников. А я сирота, я одинокий. Прощайте же, мадам Иванова.
Зато его и бог любил и миловал, а деликатный в своих чувствах
народ никогда не
просил Голована о чем не надобно.
— Ну. а теперь ты иди уставляй угощение, а я за дьяконами поеду. Они
просили, чтоб в сумерки, — потому что наш
народ, говорят, шельма: все пронюхает.
— Silentium [Молчание. (Ред.).]. Начинаю. Перед нами, господа, на лоне природы в самой непринужденной и натуральной позе лежит редкий экземпляр… Homo primitivus [Примитивный человек. (Ред.).], непосредственная натура, сын
народа…
Прошу не перебивать!.. Дальнейшие определения — вид, подвид и индивидуальность — будут введены мною своевременно. Итак, общий родовой признак стоит вне сомнений: сын
народа…
— Сдаюсь! — воскликнул он, — смиряюсь перед указанием свыше: вот сын
народа, которого предстоит разбудить. При сем случае можем произвести и надлежащий эксперимент. Итак, господа, — заговорил вдруг Чубаров, подходя к Прошке и принимая позу и тон одного из профессоров, —
прошу внимания.
Он хотел отдохнуть, подышать свежим воздухом, чувствовал, что ему это необходимо, но только что он вышел, как толпа
народа бросилась к нему,
прося благословенья и спрашивая советов и помощи.
Воля Божья!
Пожарского избрали мы всем миром,
Ему и править нами. Глас
народа —
Глас Божий. Выборных людей пошлем.
Просить и кланяться, чтоб шел к нам наспех.
Теперь, друзья, несите, кто что может,
На дело земское, на помощь ратным.
Я — Господи, благослови начало —
Свои, копленые и трудовые,
Все, до последнего рубля, кладу.
Себя забудь и дел своих не делай!
Проси у Бога разума и слова,
Сухим очам
проси источник слез!
На улицу, на площадь, на базары,
Где есть
народ, туда и ты иди!
Высокая апостольская доля —
Будить от сна своих уснувших братий
И Божьим словом зажигать сердца!
Когда увидишь, что сердца и
народеЗатеплятся, как свечи пред иконой,
Тогда сбирать казну на помощь ратным!
Сбирать людей на выручку Москвы!
Народ страдает, кровь отмщенья
просит,
На небо вопиет.